200

не было. Мы распрощались.

        Она спросила:

        – Позвонишь мне?

        Я ответил, что, вероятнее всего, не будет времени.

        – Не встречаться, просто позвонить, – попросила она.

        Я сказал:

        – Позвоню.

        Я звонил ей, но ее не оказалось дома. Мне ответил автоответчик ее голосом с французским акцентом. Я оставил для нее сообщение, а потом вернулся в НьюЙорк.

        Когда я встретил Дженел последний раз в своей жизни, это произошло совершенно случайно. Я находился в своем номере в отеле БеверлиХиллз, и у меня оставался целый час времени перед тем как вместе с друзьями пойти пообедать в город, и я не смог побороть импульс и позвонил ей. Она согласилась пойти со мной выпить в бар Ла Дольче Вита, в пяти минутах ходьбы от отеля. Я сразу же пошел туда, а через несколько минут появилась и она. И вот мы сидели в баре за выпивкой и както обыденно разговаривали, будто мы всего лишь знакомые. Повернувшись на вертящейся табуретке, чтобы прикурить у бармена, она слегка задела ногой мою штанину, даже не запачкав ее, и сказала:

        – Ах, прости.

        И это почемуто надорвало мое сердце, и когда, прикурив, она подняла на меня глаза, я попросил:

        – Не делай этого.

        В глазах у нее заблестели слезы.

        В литературе все так и описывается, последние приступы нежности, последние трепыхания умирающего пульса, румянец на щеках за мгновение до смерти. Но тогда я об этом не думал.

        Держась за руки, мы из бара пошли ко мне в отель. Я позвонил друзьям и отменил встречу. Мы с Дженел пообедали в номере. Я лег на спину на диван, а она приняла свою любимую позу, подогнув под себя ноги и легла мне на грудь, так что тела наши постоянно соприкасались. В этом положении она могла смотреть сверху вниз на мое лицо и читать в моих глазах, лгу я ей или нет. Она все еще думала, что способна читать по лицу. А из моей позиции, глядя на нее снизу вверх, я видел эту милую линию, где подбородок переходит в шею, и совершенный треугольник ее лица.

        Какоето время мы просто обнимали друг друга, а затем, глубоко заглядывая в мои глаза, она спросила:

        – Ты все еще любишь меня?

        – Нет, – сказал я. – Но это очень болезненно, когда тебя нет рядом.

        Она помолчала, а потом повторила, с особенным нажимом:

        – Я серьезно, я абсолютно серьезно. Ты все еще любишь меня?

        И я серьезно ответил: “Конечно”, и это было правдой, но я сказал так затем, чтобы она поняла, что, хотя я и люблю ее, это не имеет значения, потому что прежними мы никогда уже не будем, и я уже никогда не буду в ее власти. Я увидел по ее лицу, что это ей стало ясно сразу же.

        – Почему ты говоришь так? – спросила она. – Ты не можешь простить меня за наши ссоры?

        – Я прощаю тебе все, – ответил я, – кроме того, что ты спала с Осано.

        – Но ведь это же ничего не значит! Я переспала с ним, и на этом все кончилось. Это действительно ничего не значит.

        – Мне все равно. Этого я тебе никогда не прощу.

        Она обдумала это и пошла налить себе еще вина и когда она чутьчуть выпила, мы пошли в постель. Магия ее плоти все еще имела власть надо мной. Интересно, думал я, если отбросить весь глупый любовный романтизм, существует ли подо всем этим какаято реальная, научно объяснимая основа? А может быть, все эти миллионы отдельных клеточек, когда один человек встречает другого человека противоположного пола, с такими же точно клеточками, может быть, эти клеточки просто реагируют друг на друга? И ни причем здесь ни власть, ни социальное положение, ни ум, и ни причем здесь ни добродетель, ни порок? Без всяких затей – это просто научно объяснимая взаимная реакция схожих клеточек. Как легко можно тогда было бы все объяснить.

        Мы лежали в постели, занимаясь любовью, и вдруг Дженел оторвалась от меня и села.

        – Мне нужно домой, – сказала она.

        Но это не было одним из ее обычных способов наказать меня. Я видел, что ей больше не под силу здесь находиться. Она как будто потускнела, груди стали площе, на лице напряжение, словно она пережила какойто страшный удар. Она смотрела мне прямо в глаза, не пытаясь извиниться или придумать какойнибудь предлог, не пытаясь погладить мое задетое самолюбие. Она снова повторила, так же просто, как перед тем:

        – Мне нужно домой.

        Я не отважился прикоснуться к ней, чтобы успокоить. Я начал одеваться, и сказал:

        – Все нормально. Я понимаю. Я спущусь с тобой вниз и подгоню твою машину.

        – Нет, – сказала она. Она была уже одета. – Не надо.

        Я понял, что она больше не может находиться рядом со мной, выносить мое присутствие. Я проводил ее до дверей. Мы даже не попытались поцеловаться на прощание. Перед тем, как повернуться и уйти, она хотела улыбнуться, но не смогла.

        Я закрыл дверь на ключ и лег в кровать. Несмотря на то, что мы прервались на полпути, я обнаружил, что полового возбуждения больше нет. Ее отвращение ко мне убило всякое желание, но