и повел его к джипу. Там они тихо переговаривались под напряженными взглядами пленных и охранников. Сержант слушал, склонившись всем своим могучим телом над пленным, которому он поотечески положил руку на плечо. Потом он кивнул и помог парню забраться в джип.
Пленные залезли в кузовы трех грузовиков, и караван двинулся через опустевший лес. В замыкающем колонну джипе ехал сержант. Его пышные усы трепал встречный ветер. Они выехали из леса и оказались в открытом поле. Было странно видеть знакомый пейзаж в непривычном освещении – в лучах яркого, красноватого предвечернего солнца.
Повернувшись вполоборота к Моске, сержант сказал:
– Твой приятель уже давно это замыслил. Но ему не повезло.
– Где он? – спросил Моска.
– В городе. Я знаю, где именно.
Караван въехал в лагерь, а оба джипа резко развернулись и помчались в город. Они ехали друг за другом, словно связанные коротким тросом, по главной улице и на углу перед кирхой свернули направо и остановились у небольшого каменного дома. Моска с сержантом пошли к двери. Двое солдат из второго джипа обошли дом сзади. Остальные солдаты остались сидеть в машинах.
Дверь распахнулась прежде, чем они постучали. Перед ними стоял Фриц. На нем были поношенные синие штаны, белая рубашка и темный пиджак. Он неуверенно улыбнулся.
– Остальные наверху, – сказал он. – Они боятся спуститься.
– Позови их, – сказал сержант. – Поднимись к ним и скажи, что им ничего не будет.
Фриц подошел к лестнице и крикнул понемецки вверх:
– Все в порядке! Спускайтесь! Не бойтесь!
Наверху хлопнула дверь, и трое пленных медленно спустились по лестнице. Они были одеты в потрепанную цивильную одежду. На их лицах был написан испуг.
– Идите в джип, – сказал им сержант и спросил у Фрица:
– Чей это дом?
Немец поднял глаза. В первый раз он посмотрел на Моску.
– Одной моей знакомой. Не трогайте ее, она это сделала, потому что… она одинока. Война тут ни при чем.
– Выходи! – сказал сержант.
Все вышли из дома. Сержант свистнул двум солдатам, все еще сторожившим заднюю дверь.
Джипы тронулись. По улице шла женщина и волокла огромный сверток. Увидев пленных в джипе, она повернулась и заспешила обратно. Сержант криво усмехнулся и сказал Моске:
– Ох уж эти бабы!
На пустынном участке дороги, на полпути к лагерю, сержантский джип притормозил у обочины. Другой джип встал за ним. Справа от дороги тянулось каменистое пастбище, за которым метрах в двухстах темнел лес.
– Всем вылезти из машин! – приказал сержант.
Пленные соскочили на дорогу и встали, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Сержант некоторое время пребывал в раздумье. Он покрутил усы и сказал:
– Вы, ребята, отвезите этих фрицев в лагерь, выгрузите лопаты из прицепа и возвращайтесь! – Он указал пальцем на Фрица:
– А ты останься.
– Я тоже поеду, – сказал Моска поспешно.
Сержант смерил его взглядом и, медленно проговаривая слова, сказал с пренебрежением:
– Послушай, ты, сукин сын, ты останешься здесь. Если бы не я, вставили бы тебе пистон. Я же не собираюсь, черт побери, гоняться за этими фрицами по всей стране, когда у них в заднице засвербит. Ты остаешься здесь.
Двое охранников безмолвно пошли, подталкивая троих пленных. Они залезли в джип и скрылись из виду. Фриц проводил их взглядом.
Четверо солдат в полевой форме смотрели на одиноко стоящего на дороге немца. Сержант теребил усы. Лицо немца было серым, но он стоял вытянувшись, словно по стойке «смирно».
– Беги! – сказал сержант. Он махнул рукой в сторону пастбища.
Немец не двинулся с места. Сержант толкнул его в грудь.
– Беги! – сказал он. – Мы тебе дадим шанс.
Он подтолкнул немца к самому пастбищу, развернул его лицом к лесу. Солнце уже зашло, и земля, лишившись своего разноцветья, Подернулась серым налетом ранних сумерек. Далеко вдали лес стоял мрачной стеной.
Немец повернулся к американцам лицом. Его ладонь дернулась к груди, словно этим жестом он пытался вернуть себе утраченное достоинство. Он поглядел на Моску, потом на остальных, сделал шаг им навстречу и вышел на дорогу. Колени у него дрожали, все тело тряслось, но голос был твердым. Он сказал:
– Герр Моска, у меня жена и двое детей.