79

не менее, звучал спокойно.

        – Я отправляюсь в Шерабен, – сказал он. – Быть может, это будет последний взгляд на мои пятьдесят миллиардов долларов.

        Присутствующие в комнате разговаривали с его изображением на экране, словно он сидел здесь, в клубе. Они могли видеть и себя на мониторе, так как Оудик видел их в своем офисе. Приходилось следить за выражением своего лица и за голосом.

        – Вы действительно собираетесь ехать? – поинтересовался Луис Инч.

        – Да, – ответил Оудик. – Султан – мой друг, а ситуация очень опасная. Я могу принести немалую пользу нашей стране, если буду там лично.

        – Судя по сообщениям корреспондентов моих газет и телевидения, – сказал Лоуренс Салентайн, – конгресс и сенат пытаются наложить вето на решение президента. Это возможно?

        Оудик улыбнулся им с экрана.

        – Не только возможно, но почти наверняка так и будет. Я разговаривал с членами правительства. Они предлагают временно отстранить президента от исполнения своих обязанностей на том основании, что им движет личная месть, свидетельствующая о временном нарушении его душевного равновесия. Согласно поправке к конституции такая мера является законной. Нам нужно только получить подписи членов кабинета и вицепрезидента на петиции, которые утвердит конгресс. Даже если импичмент будет длиться всего тридцать дней, мы сможем приостановить разрушение Дака. А я гарантирую, что пока буду в Шерабене, заложников освободят. Но думаю, что все вы должны предложить конгрессу свою поддержку в отстранении президента. Это ваш долг перед американской демократией, как и мой долг перед моими держателями акций. Мы все понимаем, что если бы ктото другой, а не его дочь, был убит, он никогда не избрал бы такой образ действий.

        – Берт, – выступил Джордж Гринвелл, – мы вчетвером обсудили эту проблему и договорились поддержать вас и конгресс. Это наш долг. Мы сделаем необходимые телефонные звонки, будем действовать согласованно. Но у Лоуренса Салентайна есть несколько замечаний.

        Лицо Оудика выразило гнев и отвращение.

        – Ларри, – сказал он, – сейчас не время твоим средствам массовой информации выжидать, поверь мне. Если Кеннеди обойдется мне в пятьдесят миллиардов долларов, то может настать момент, когда твои телевизионные станции останутся без федеральных лицензий, и ты тогда окажешься в дерьме. Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе.

        Джордж Гринвелл вздрогнул от вульгарности и прямоты такого выпада. Луис Инч и Мартин Матфорд улыбнулись. Салентайн не выказал никаких эмоций.

        – Берт, – произнес он тихо и успокаивающе, – я с вами заодно, не сомневайтесь в этом. Думаю, что человек, своевольно решивший уничтожить пятьдесят миллиардов долларов только ради того, чтобы подкрепить свою угрозу, без сомнения, не в себе и не должен возглавлять правительство Соединенных Штатов. Уверяю вас, я с вами. Телевизионные станции прервут объявленные программы и передадут информацию о том, что президент Кеннеди подвергся психиатрическому обследованию, что душевная травма, в результате смерти дочери, временно нарушила его способность выносить разумные решения. Это создаст почву для решения конгресса. Но здесь затрагивается сфера, в которой я несколько опытнее других. Решение президента американский народ будет приветствовать, это естественная реакция толпы на всякие проявления национальной силы. Если президент своими действиями добьется успеха и освободит заложников, он завоюет несметное число приверженцев из числа избирателей. Кеннеди обладает умом и энергией, и если уж он просунет ногу в дверь, то может разогнать конгресс. – Салентайн замолчал на мгновение, стараясь тщательно подбирать слова. – Но если его угроза не сработает, заложники будут убиты, а проблема не решена, это ознаменует конец Кеннеди как политической фигуры.

        Лицо Берта Оудика на экране дрогнуло.

        – Такой альтернативы нет, – произнес он тихо и очень серьезно. – Если дело зайдет так далеко, заложники будут спасены, а наша страна победит. Кроме того, пятьдесят миллиардов долларов к тому времени уже будут потеряны. Ни один настоящий американец не желает, чтобы миссия Кеннеди провалилась. Они могут не хотеть, чтобы миссия была сопряжена с такими жесткими мерами, но раз уж мы начнем, то должны добиться успеха.

        – Пусть так, – сказал Салентайн, хотя он и не был согласен. –